СПЕЦПРОЕКТЫ

В Москве начинает работу фестиваль «Преображенские встречи», организованный Преображенским содружеством малых православных братств. Участники фестиваля будут служить литургию в патриаршем храме Христа Спасителя, специальные конференции пройдут в Сокольниках, на юбилейные мероприятия приедут тысячи гостей со всей России и из-за рубежа. О том, почему православные братства стали новым феноменом религиозной жизни, мы решили расспросить самого «виновника торжества» – священника Георгия Кочеткова, пресвитера, попечителя Преображенского содружества малых православных братств и ректора Свято-Филаретовского православного института в Москве

«Я в школе держал Библию…»

Преображенскому содружеству малых православных братств уже пошел третий десяток лет, но я предлагаю вернуться во времени в начало, к 60-м. Как так случилось, что в рядах советской молодёжи, дружно шагавшей в ряд, вдруг появился отщепенец Юра Кочетков, который пошел не в «светлое будущее», а в церковь – к Богу?

Слава Богу, что начиная с 60-х годов среди советской молодёжи появились первые признаки свободомыслия. Последние иллюзии относительно коммунистической идеологии у меня лично испарились уже к 7–8 классу средней школы, ибо я убедился, что ничего живого и реального за этим словоблудием нет. И главную роль в моем прозрении сыграли искусство и встречи с людьми старой культуры. Ещё в 6 классе я заинтересовался классической живописью, итальянским ренессансом, а потом еще и древнерусской иконописью, и именно культура взрастила мой огромный интерес к христианству и слову Божьему. Я стал заходить в московские храмы, сначала совершенно не соотнося себя с тем, что там происходило. Но постепенно, даже сам того не понимая, я почувствовал в себе настоящую благодать и веру, т.е. тот дух открытости и единения, который живёт в христианстве. И уже к окончанию школы, пройдя через сложный период выбора веры, я стал считать себя христианином, причём именно православным, а ведь искал я не только в православии, но и ходил со своими однокашниками по разным храмам. И хотя я там ничего не знал, ничего не понимал, но не случайно говорится в Евангелии: ищите – и найдёте, просите – и дастся вам! Вот точно так оно и произошло.

У вас были в те времена неприятности со школьными учителями, с комсомольской организацией?

Прямо наоборот. Я в школе даже держал на парте Библию, которую мне кто-то из одноклассников дал почитать. Я её открыто читал, и это вызывало у всех колоссальный интерес. И так как я был отличником и медалистом, никто на смех меня не поднимал, наоборот, скорее, поддерживали. Даже классная руководительница как-то в 10 классе мне сказала: «Юра, у тебя будет большой-большой приход».

Школьная фотография (Георгий Кочетков - четвертый слева в последнем ряду). 1966 год

А вы комсомольцем были?

Не просто комсомольцем, но и комсоргом класса. А в 1968 году я поступил в Московский институт народного хозяйства им. Г.В. Плеханова – нынешнюю Академию им. Плеханова – на общеэкономический факультет. И меня как-то направили помочь в комитет комсомола института. Ну, я там сидел и тоже читал Библию. Это было мое любимое занятие в то время. Многие там пребывали от этого в немалом смущении, но никто ничего не запретил. Думаю, что люди меня даже побаивались, потому что, наверное, думали, что я либо провокатор, либо полный дурак. Я не был провокатором, но я был как бы сумасшедшим, надеюсь.

Думаю, что вы с вашим умом и вашей энергией смогли бы сделать блестящую карьеру, в том числе партийную. Никогда не думали, как могла бы сложиться ваша жизнь вне церкви?

Я всегда благодарил и благодарю Бога, что Он привел меня к Себе так рано. Причем именно Сам привел, потому что ни одного знакомого верующего человека у меня не было на протяжении всего детства и юности. Лишь потом они стали возникать вследствие того, что я стал их искать, совершенно не задумываясь ни о каких гонениях, ни о том, что каждый священник был на контроле у органов госбезопасности, что каждый просматривался и прослушивался. Впрочем, я довольно быстро это почувствовал. Но я никогда не чувствовал порабощенности унынием или страхами, и мне это в жизни очень помогло.

Выпускник престижного вуза, который с друзьями активно налаживает контакты с верующим христианами, не мог не привлечь внимания сотрудников КГБ из печально знаменитого Пятого управления, где занимались борьбой с инакомыслящими. На вас выходили, каким-то образом пытались заставить работать?

Нет! Удивительно, но это факт. Пристальное персональное внимание органов я ощутил только с 1980 года, когда подал документы для поступления в Духовную академию в Ленинграде. И тогда я понял, что до этого в КГБ ни обо мне, ни о моей группе верующей молодёжи практически ничего не знали. Значит, наши меры конспирации и предосторожности приводили к нужному результату.

Какие меры предосторожности?

После моего обращения очень быстро мои друзья тоже стали православными, и мы стали еженедельно встречаться и что-то читать и обсуждать. Мы вместе ходили в храмы, но там стояли все вместе настолько плотно, что к нам подойти было просто нельзя. А ходили мы не куда-нибудь, а в Елоховский собор в Москве, бывший в то время патриаршим кафедральным собором. Но если подумать, в неведении КГБ не было ничего странного. Да, органы всегда старались создать впечатление, что они-де все про всех знают, что от них ничего не скроешь. Но в том-то и дело, что работали они, как и все советские люди, халтурно.

Протоиерей Всеволод Шпиллер (†1984), Георгий Кочетков и Александр Копировский у храма свт. Николая в Кузнецах. Середина 1970-х годов

Как ваши родители отнеслись к Вашему выбору поступать в Духовную академию?

Что тут скажешь?.. Отец об этом просто ничего не знал – он же был давно в разводе с мамой. А мама – конечно, отрицательно. Она работала в аппарате Совета Министров СССР, да еще в оборонном отделе. Поэтому какая там церковь?! Какая академия?! Какие монастыри?! Даже произнести вслух этих слов было нельзя. Но я всё же об этом объявил в 1968 году, уже будучи студентом Плехановки, и, конечно, сразу получил соответствующий отпор. Мама пыталась запретить мне ходить в храмы и читать духовную литературу, но этот колоссальный прессинг так ни к чему и не привел. В результате в 1972 году моя мама сама пришла к вере.

«Церковь не умела жить в свободе»

Было ли у вас желание принять монашеский постриг?

Когда я осознал себя верующим христианином, я сразу захотел стать, как водится, священником и монахом. Да это и было в то время лучшим вариантом. Я быстро понял, что женатый священник все время находится у органов «на крючке», ведь ты мог рисковать собой, но ты не мог рисковать близкими, и на этом очень ловились священники. Им просто угрожали: если ты не будешь выполнять все наши требования, завтра же твоя жена вылетит с работы, а тебя лишат прихода. И тогда все твои близкие – нищие, они просто никто, хуже ссыльных и заключённых. Поэтому я сразу понял: если хочешь служить Богу, то надо сразу от чего-то серьезного отказываться. И слава Богу, что я это очень рано понял. Более 12 лет я очень серьезно готовился к принятию монашества, но только к моменту поступления в Духовную академию понял, что для служения Богу, кроме монашеского, есть и другие – лучшие пути. Произошло это отчасти благодаря тому, что я в те годы постоянно ездил по всем монастырям и много общался с людьми. Отчасти же все произошло каким-то чудесным путем, как-то интуитивно и лишь в небольшой степени сознательно. В итоге я все же решил стать священником, сохраняя лишь внутренне монашеские обеты.

В Духовной академии вы были стипендиатом тогдашнего патриарха Пимена, но вскоре были отчислены…

Да, в 1983 году.

За что же вас отчислили?

За «нарушение дисциплины». Дело в том, что по приглашению одних баптистов мы с друзьями пошли к ним в гости беседовать о православии. А люди из органов об этом узнали и заперли перед нами двери. Мы пошли в стоящую рядом бытовку, и тут же приехал наряд милиции. Нас всех задержали и обвинили в нарушении советского законодательства о культах – дескать, мы совершаем богослужение в неположенном месте. Из-за того, что нас долго продержали в отделении милиции, мы на час опоздали в здание Духовной академии. Это и было поводом. Сначала нам попытались снизить оценку по дисциплине до тройки, но это не удовлетворило светские, то есть советские, власти. И тогда нас всех, кто был задержан, исключили. А это были лучшие студенты.

Вы сами сказали, что ваше задержание было лишь поводом. Что же было настоящей причиной?

Главная причина недовольства органов заключалась в том, что мы в Ленинграде – городе-колыбели трёх революций! – свободно занимались христианской миссией и даже проводили по домам огласительные беседы. Мне много раз передавали о недовольстве курирующих инстанций, что я слишком свободно общаюсь с прихожанами нашего академического храма, гуляю в подряснике по академическому садику и т.п. Ведь в то время это воспринималось прямо как шоковое явление: разве может священнослужитель гулять по улицам советского Ленинграда, да еще в каком-то – прости, Господи – подряснике?! Словом, всего этого было более чем достаточно, чтобы не только выгнать меня из академии, но и вообще посадить или услать в ссылку – туда, куда Макар телят не гонял.

Сегодня в среде интеллигенции принято вспоминать церковную жизнь в 70–80-е годы в негативных красках: дескать, каждый священник был завербован КГБ, стучали все на всех, разве могло там быть что-то хорошее?! Вы согласны с такой оценкой?

Разные были священники. Были, конечно, и те, кто хотел для себя хорошей, сладкой жизни и быстрой карьеры. Такие люди легко шли на сотрудничество с властью, с органами госбезопасности. Все, что хотели, они, конечно, имели, но получали это слишком дорогой ценой. Ведь в церкви все друг друга тогда знали, и скрыть сотрудничество с КГБ было никак нельзя, не то что сейчас… Но всё же были и те, кто боролся за свободу внутреннюю и, насколько возможно, внешнюю. Нынешнему поколению священников, безусловно, стоит поучиться у тех священников смелости, мужеству и верности Богу. Такими были, например, отец Таврион (Батозский), отец Иоанн (Крестьянкин), отец Виталий Боровой, отец Всеволод Шпиллер. Можно присоединить к ним еще отца Александра Меня. Были и другие достойные люди. Некоторые из них молчали, потому что были запуганы или сломлены, а некоторые – нет. Но, правда, за это приходилось платить. Я помню, даже настоятель патриаршего собора отец Виталий Боровой в середине 70-х годов был просто выслан на Запад. Ему тогда власти сказали: проповедуйте в Женеве, а про нашу страну забудьте. Конечно, нам теперь немного смешно думать, что отъезд в Женеву может считаться ссылкой, но в церковном контексте это было очень серьёзно и грустно.

Интересно, был ли вообще период в нашей церкви, когда она была свободна от внимания государства?

Сложный вопрос. Ведь даже до революции, в XIX веке, в глазах общества это была не церковь, но государственное «ведомство православного исповедования». Это на практике означало её большую зависимость, но это все-таки еще было не полное рабство. В советское же время начиная с декларации митрополита Сергия 1927 года настал период настоящего рабства церкви, которое только усилилось после второго восстановления патриаршества в 1943 году. Наверное, в истории нашей церкви был лишь очень короткий период свободы – сразу после падения советской власти в последнем десятилетии XX века. Но и это не была полная свобода, – нет. Тем не менее церковь оказалась совершенно не готова даже к жизни в такой относительной свободе. Церковь уже не умела жить в свободе. Можно сказать, церковное руководство даже не хотело жить в такой свободе и судорожно искало, на кого можно было бы ему опереться в государстве. Хотя трудно обвинять людей в этом: когда из поколения в поколение ты живешь в рабстве, то уже не знаешь и не желаешь вкуса свободы.

«Братство само себя проявило»

В этот краткий период начала освобождения церкви – в конце 80-х, когда церковь праздновала тысячелетие крещения Руси – вы и решили создать Преображенское братство?

Вообще стремление создать церковное братство зародилось у меня ещё задолго до перестроечного ветра свободы, так же как и желание открыть неофициальное православное высшее учебное заведение. Но лишь в конце 80-х эти желания смогли исполниться. Тогда был открыт Свято-Филаретовский православный институт, а в 1990 году возникло сразу два братства. Одно – официальное – Сретенское, а другое – неофициальное, но не менее реальное – Преображенское. Это было в глубоком смысле слова неформальное братство, живущее по принципу верности Богу и Церкви, по принципу: где братья – там и братство. То есть где есть реальность братской жизни – соответствующие отношения любви и свободы, общение и служение, где есть хотя бы стремление к этому – там есть и христианское братство.

Георгий Кочетков с частью своей группы в Новодевичьем монастыре. 1979 год

Сегодня люди, создававшие первые братства, по-прежнему с вами?

Многие из них по-прежнему в братстве, да. Но кто-то из тех, кто участвовал в первом нашем Преображенском соборе в августе 1991 года, уже умер, кто-то уехал в другую страну, а кто-то поменял свои взгляды. Вообще в православное братство входят далеко не все люди, прошедшие длительный этап взрослого оглашения, катехизации. Если говорить навскидку, то примерно лишь каждый четвёртый или пятый. Бо́льшая же часть нововоцерковлённых людей самоопределяется как-то иначе: прежде всего идут по разным приходам, становятся простыми прихожанами. Некоторые становятся затем приходскими священниками и т.д.

Чем именно члены православного братства отличаются от обычных прихожан?

Все-таки большинство прихожан занимают по отношению к Богу несколько потребительскую позицию, когда они все время повторяют: подай, Господи, и того, и другого, и третьего. Но Христос призывал нас отвергаться себя, брать свой крест и следовать за Ним. А это совсем другая позиция, это значит не брать, а отдавать. Это значит служить, действовать по велению Духа, по велению своего сердца и совести, и это, конечно, совершенно другой образ жизни. Когда-то именно так хотели жить монахи, а сейчас, видимо, пришла новая пора, когда именно так живут, прежде всего члены общин и братств, у которых есть эта открытость, это доверие к Богу и ближним, у которых есть дерзновение следовать за Христом, куда бы Он ни пошёл, и исполнять волю Божию в любых обстоятельствах.

Видимо, такой путь, действительно, не по силам каждому человеку… Кто те люди, что остаются с вами в братстве?

Я вовсе не хочу сказать, что мы все в братстве эдакие безгрешные ангелы. Нет, мы сами по себе ничем не лучше и не хуже всех остальных, но, видимо, Господь дает братчикам какие-то особые дары, может быть, за их дерзновение, за бескомпромиссное желание послужить Богу. И мы чувствуем эту благодать, эту поддержку со стороны Господа Бога, мы видим действие Святого Духа, и поэтому мы продолжаем эту жизнь и не хотим её менять ни на какую другую. Мне кажется, что это и есть полнота христианской жизни.

Среди преподавателей Свято-Филаретовского института был и отец Павел Адельгейм, трагически погибший три года назад. Отец Павел всю свою жизнь боролся за общинность в церкви, но он имел в виду именно приходскую общину. У вас тоже было несколько своих приходов. Это, казалось бы, может быть тоже логичный шаг – устраивать приходские общины. А вместо этого возникает совершенно непонятное неформально братство. Почему произошел этот «логический сбой»?

Это не сбой, это вполне естественное раскрытие данных свыше возможностей. Я выступаю не против приходов, напротив, я всегда говорил и говорю, что приходы в церкви могут делать много хорошего. Ведь приход прежде всего – это единственное место, куда может прийти любой человек, хоть с улицы. Давайте задумаемся, как человеку сейчас войти в церковь? Обычно это бывает очень трудно, даже церковные интернет-сообщества часто очень закрыты. И единственное, что остается человеку, – это пойти в ближайший приход и получить там базовое наставление о христианской жизни, о духе христианской жизни. Этим свидетельством и должны заниматься приходы. Но ведь часто люди не удовлетворены только этим, им этого мало: им нужны более личностные отношения, им нужны явления более глубокой соборности в церкви. И это уже не обеспечивается формальным приходом. Тогда люди и образуют неформальные братства и общины, своего рода духовные семьи и другие объединения.

Сейчас уже известно, что православные братства и общины существовали в Православной церкви и до революции. Достаточно вспомнить, например, Крестовоздвиженское православное трудовое братство, созданное в Черниговской губернии замечательным просветителем, дворянином и дипломатом Николаем Неплюевым. Вы учитывали при создании своих первых братств этот опыт? Вообще на что вы тогда ориентировались, какие ориентиры были у вас перед глазами?

Мне очень повезло, у меня были действительно хорошие святые духовные учителя. Причем это были очень разные люди – совсем не единого круга. Более того, друг к другу они часто относились более чем критически. Это были уже названные мною отцы Всеволод Шпиллер, Виталий Боровой, Таврион (Батозский) и Иоанн (Крестьянкин). У меня была возможность приобщиться и к «мечёвской традиции», основанной известным московским священником отцом Алексеем Мечёвым. Он не так давно был официально прославлен в лике святых. Отец Алексей был духовником знаменитого русского мыслителя Николая Бердяева и основателем одной из самых известных в Москве православных общин. Я имел прекрасную возможность общаться с теми, кто лично помнил эту общину. Это были люди дореволюционной выучки, живые свидетели настоящей церковной духовной жизни, и они много чего могли мне передать. И я благодарю за это Бога. Их личный опыт – не внешняя активность, но внутренняя сосредоточенность, нераздвоенность – очень помог мне в самые трудные годы не только не пойматься на какие-то крючки, но и найти самый узкий путь к Богу и к ближним. А годы спустя я с удивлением узнал, что на Руси история братства восходит даже не к XIX столетию, но тянется аж с XV века. Но в начале пути мы ничего об этом и не слышали. Да кто это знает и сейчас?

Протопресвитер Виталий Боровой

Какие задачи вы тогда перед собой ставили? Повторить путь отца Алексия Мечёва?

Мы сначала не собирали братство, мы тогда и не думали ни о каком неформальном братстве. Просто потом оно само себя проявило, и мы уже не могли его не опознать через некоторое время, после уже мною упоминавшейся большой встречи в Подмосковье на Преображение в августе 1990 года. Уже к новому 1991 году мы поняли, что родилось настоящее неформальное братство. Но нам была необходима и какая-то формальная организация, тем более что к тому времени уже появилась возможность открывать храмы, а мы хотели помогать церкви. К тому же наступили трудные времена: люди начинали терять все свои сбережения и метаться, так что кто-то уже начал уезжать из страны. И вот мы через формальное братство «Сретение» решили восстанавливать и открывать храмы в Москве. Советская власть на последнем своем издыхании продолжала не доверять церкви, она скорее отдавала храмы мирянскому братству, чем Московской патриархии. Это парадокс. И мы открыли четыре храма в центре Москвы – не для себя, но для церкви. Одним из этих храмов был Владимирский собор бывшего Сретенского монастыря на Лубянке, в который я был назначен настоятелем. А сейчас наместником этого монастыря является известный наш оппонент – епископ Тихон (Шевкунов)…

«Я не осуждаю гонителей»

Как у вас возникла идея научения церковной жизни людей, которые до этого даже о самом христианстве часто не имели никакого понятия?

Тоже совершенно естественно. Мне показалось, что как-то нечестно и недостойно взрослому человеку, который захотел принять крещение (пусть он студент или какой-то другой человек), взять и просто пойти в храм покреститься. Я ещё ничего не знал о церковной традиции катехизации – о богатейшей, великолепной, но абсолютно забытой к нашим временам традиции церкви. Все просто произошло изнутри, из желания качественной, реальной, полной христианской православной жизни. Когда в 70-м году один мой однокашник-студент после долгих философских разговоров о Боге, жизни и вере вместо прежнего желания вступить в партию решил креститься, я пошёл к своим друзьям, к профессору Николаю Евграфовичу Пестову, старому члену «мечёвской» общины, и попросил у него Евангелие. Я передал эту книгу студенту, он прочитал её и затем за несколько месяцев подготовился к крещению. Для меня стало непреложным принципом, что нельзя человека подвести к исповеди, причастию или крещению, если он был не крещен, не научив его основам христианства, не разрешив все его духовные вопросы. Ведь у любого взрослого человека всегда есть духовные проблемы, всегда есть какие-то духовные противоречия, которые являются плодом его прежнего жизненного пути. Вот так и началась наша катехизация.

Георгий Кочетков со своими друзьями в гостях у Пестовых и Соколовых — духовных чад отца Алексия и отца Сергия Мечёвых. 1975 год

Вы вспоминали опыт ранней церкви?

Нет, я значительно позже узнал, что по таким же правилам, как у нас, проходило оглашение и в древней церкви. Каким-то образом наша интуиция совпала с византийским опытом. Впрочем, древняя церковь жила тем же опытом, под действием того же Святого Духа, той же благодати. В конце концов, по той же логике жизни развивалась вся традиция церковного свидетельства, миссии, катехизации, а потом еще и церковного обучения, образования.

Почему этот опыт древней церкви встречает такое противодействие со стороны ваших оппонентов, отдельных священников?

Что тут скажешь? Во-первых, этому опыту никто никого не учит. Как уже говорилось, в течение веков опыт оглашения был крепко-накрепко забыт. Уже в конце X – начале XI веков последние элементы церковного катехумената прекращают своё существование. Слава Богу, что наша страна, наш народ, пусть в самый последний момент, но успели воспользоваться этим опытом. Из последних исследований известно, что, когда Русь начинала принимать христианство, этот опыт ещё существовал. А вот уже через сто лет после этого все было позабыто, потому что священники перешли к младенческому крещению. До этого в церкви практиковалось детское крещение, но не младенческое. В этом различии кроются принципиально важные вещи.

Я никогда не осуждаю своих оппонентов. Я считаю, что историческая инерция и психология народа – это очень серьёзные вещи, которые тоже надо учитывать. Но надо выполнять и Божью волю. А я уверен, что в нашем свидетельстве о вере и в нашей катехизации есть Божья воля.

Вы не осуждаете и своих гонителей, которые писали на вас доносы и выгоняли вас из открытых вами храмов?

Мы всегда помним слова Писания: «Кто хочет жить благочестиво, будет гоним». Мы никогда не удивлялись никаким гонениям со стороны государственных органов начиная с 60–70-х годов. И ничего с тех пор по большому счету не изменилось, разве что поменялись некоторые формы, да к мирским гонениям прибавились гонения от лжебратьев, как бы церковных людей, которые с нагайками выгоняли нас из Владимирского собора Сретенского монастыря, а затем устраивали против нас различные провокации. За эти годы мы многое поняли и узнали, откуда что берётся. Но мы поняли и то, что всему надо знать меру. То есть не надо стремиться попасть в Царство Небесное в одночасье, вернее, построить его на земле. Надо понимать, что у многих людей есть инерция сознания и инерция действия, есть и определенная историческая скованность, а плюс к тому есть наследие советского режима, которое никуда не делось и в сознании церковных людей, в том числе в сознании церковных иерархов, как и в общественном сознании. И поэтому я не удивляюсь, что мое имя находится в запрещенных списках, скажем, на телеканалах и во многих других СМИ. Об этом было очень много свидетельств, а последнее было особенно ярким – от Александра Гарриевича Гордона. Он говорил, что единственный раз ему звонили из руководства Первого канала на предмет цензуры, и это было как раз в связи с тем, что я побывал у него на передаче.

Именно инерция сознания может объяснить тот факт, что отдельные церковные иерархи предпочитают опираться на откровенно оголтелые и мракобесные силы, способные устраивать погромы на выставках?

Да, это парадокс, что и некоторые социально-политические силы нашей страны, и некоторые церковные силы почему-то считают, что нужно опираться на фундаменталистов, на мракобесов. Известно, что такую политику строит и такой одиозный человек, как Дворкин, и некоторые другие. Может быть, такие политики и иерархи думают, что непросвещёнными людьми легче руководить? Это же старый принцип: разделяй и властвуй. Я не настаиваю на своём объяснении, но другого не нахожу.

Сейчас ваше положение уже меняется к лучшему? Многие вспоминают, что вас связывают с патриархом Кириллом особые и теплые отношения: еще в 1983 году Кирилл, тогдашний ректор Духовной академии, рукоположил вас во дьяконы. Этот особый статус помогает вам?

В нашем положении всегда что-то меняется. Пока нормально работает наш Институт, но и он испытывает повышенное внимание к себе и трудности. И все-таки мы имеем не просто лицензию, а аккредитацию. Нам не дают, конечно, расслабиться, никогда, но нельзя сказать, что мы как-то совсем задушены. В то же время в некоторых российских регионах против членов нашего братства продолжаются репрессии. В частности, в городе Вельске Архангельской области до сих пор большую группу, целое братство православных людей, желающих свидетельствовать о Христе, желающих нести просвещение и милосердие, не просто не причащают, но чуть ли не выгоняют из церкви. Почему? Только потому, что они хотят причащаться вместе. Нет, говорят местные начальники, вы должны делать все только по благословению. И говорят, что вся жизнь в церкви должна быть устроена только по благословению начальства. А я тогда задаю вопрос: где же это написано? В каком церковном каноне или в каком месте Писания?! Нет ни одного такого места! Это «правило» может действовать только добровольно и только по отношению к новоначальным послушникам в монастырях, но не более. Подобная ситуация происходит сейчас и в Хабаровском крае, где в селе Капитоновка у местных жителей отобрали храм, который они открыли. Христиан пытаются отлучать от причастия только потому, что из соседнего городка приезжает человек, их друг, чтобы с ними вместе почитать Евангелие. Это безобразие.

Какая разница, вместе они читают или не вместе?

Потому что вместе – это собрание, а любое собрание во Христе и ради Христа – это и есть Церковь. А если нет собрания ради Христа, то нет Церкви. И для кого-то, видимо, сам факт собрания людей ради Христа является признаком какой-то опасности… Это уму непостижимо, но это факт на сегодняшний день. К сожалению, наша церковная власть не всегда способствует разрешению таких конфликтов. Очень жаль. В некоторых случаях можно обращаться к высшим иерархам, и они могут помочь, а вот в некоторых случаях местные епископы, но всё-таки в союзе с местными социальными или политическим силами, ведут политику разобщения. На мой взгляд, это и против церкви, и против нашего народа, и против нашего государства.

«Кажется, что это чудо…»

Вы довольны теми результатами, которые были достигнуты Преображенским содружеством братств за 26 лет его существования? Какие планы были выполнены, а что не удалось претворить в жизнь?

Я помню, как еще в 1975 году мы с отцом Виталием Боровым очень подробно обсуждали мой план возрождения Русской церкви, когда появится такая возможность. Тогда я написал такой план из 12 пунктов. Отец Виталий – а он в то время занимал довольно высокое положение, будучи заместителем председателя отдела внешних церковных связей Московской патриархии – уже, оказывается, подавал патриарху подобные бумаги на рассмотрение, но никакого ответа не получил, конечно. Но сейчас мне оценивать историю нашего братства по тем планам довольно трудно, так как там были намечены, скорее, лишь направления деятельности, система наших приоритетов. Конечно, там были пункты и о возрождении в церкви катехизации и духовного образовании, и о литургическом возрождении, в том числе о переводе богослужения на русский язык, там были пункты и о христианском воспитании детей, подростков и молодёжи, и так далее, был вопрос и о том, как жить не под пятой государства. Это последнее было принципиально важно, ведь надо было еще найти такой способ жизни. И мы такой способ нашли – это общинно-братский способ устроения христианской жизни. Это было так же важно, как и возрождение катехизации в церкви. В итоге это была программа возрождения в церкви её внутренней свободы, полноты жизни Церкви, как мы теперь говорим, и всех служений в ней. Всё это рождалось и выковывалось у нас годами и десятилетиями.

Конечно, можно сказать, что мы почти ничего не сделали, потому что ни в одном из этих пунктов ещё не может быть поставлена точка. Мы и сейчас можем пользоваться этим списком приоритетов без коррективов, несмотря на то, что прошло сорок лет. Можно сказать, что мы лентяи и за 26 лет можно было сделать и больше, но с другой стороны, когда мы вспоминаем всё то, что за это время было, кажется, что это настоящее чудо. Столько уже сделано: есть целая возрождённая система катехизации, есть возрождённая традиция русскоязычного богослужения, возрождена общинно-братская традиция и т.д. Мы, конечно, не единственные люди, которые над всем этим работали, но мы смогли сконцентрировать, и собрать всё это, и провести через себя, и что-то доброе к этому еще добавить, приложить, насколько хватило наших способностей и сил.

Преображенское братство на Литургии в Храме Христа Спасителя на 25-летие. 2015 год

В то же время у вас уже более 20 лет нет своего прихода…

Действительно, до сих пор я своего прихода не имею, несмотря на то, что это является вопиющим нарушением церковных правил и традиций. Но я благодарю Бога, что пока имею возможность всё-таки сослужить при митрополите Ювеналии в храме Новодевичьего монастыря. А в будущем посмотрим: может быть, и этот вопрос разрешится во славу Божью.

Простите, но мне кажется, что вам приход не особенно и нужен. Ведь у вас есть уникальная для нашей церкви независимая позиция «безработного» священника, неподконтрольного никакому начальству…

Знаете, я бы предпочел служить так, как мы служили до отнятия у нас храма Успения в Печатниках, на Сретенке, то есть служить по-русски и чтобы народ мог полноценно участвовать в богослужении. Это настоящая православная традиция. Мы же не делаем ничего противоречащего православной традиции. Это наша принципиальная установка, мы же не хотим, чтобы наша церковь превращалась в комбинат бытового обслуживания. Мы не хотим, чтобы люди стояли, как зрители, или хуже того, как статисты в храме. Мы хотим, чтобы христиане могли и в храме, и во всех других отношениях чувствовать себя полноценно внутри своей традиции, нигде не покидая её.

Храм Успения в Печатниках

Сегодня братство занимается не только обучением и катехизацией. Издается газета «Кифа», у братства есть несколько сайтов, своё издательство, регулярно проходят международные научные и богословские конференции… На всё это требуются немалые средства…

Всё братство существует только за счёт пожертвований самих братчиков. У нас нет никаких спонсоров – несмотря на то что мы в своё время огласили немало бизнесменов и предпринимателей. Но ведь известно, кому труднее всего войти в Царство Небесное…

Особое внимание вы уделяете работе с молодёжью: при братстве существует свой молодёжный «Круг». Скажите, пожалуйста, вам легко находить общий язык с молодёжью, понимать их проблемы?

Конечно, легко, и поэтому я даю им рекомендации по поводу всяких клипов и по поводу многих других вещей. А что делать? Я понимаю, что значит, например, клиповое сознание, я понимаю и достоинства, и недостатки этого. Я понимаю, что нельзя ни на чём останавливаться. И в то же время нам не надо ни с чем тотально бороться. Всё имеет свой смысл, имеет своё право на существование. Очень важно не впадать ни в ту крайность, ни в другую. Во всём, что касается современной цивилизации, по-моему, чувство меры и смирение – это центральный момент, центральный нерв в отношениях к этой сфере жизни.

Но у вас, я обратил внимание, на вашем рабочем столе нет компьютера. Как же вы ориентируетесь в современных тенденциях?

Компьютер есть у моего помощника. А у меня есть смартфон, на котором я проверяю почту. Но я всегда и всем говорю, что интернет – это благо цивилизации. Без него сейчас невозможно. Просто надо уметь этим благом пользоваться. Вот когда люди неправильно этим благом пользуются, оно превращается в свою противоположность, и тогда интернет приносит массу негатива. Это и порносайты, и лживые информационные источники, где многие люди не умеют отличить правду от лжи, и так далее.

Каково ваше отношение к таким светским вещами, как литература, кино, телевидение?

Очень хорошее. Правда, я не помню, когда я последний раз в кино ходил. Но зато я часто бываю в театре, на концертах и в музеях. Например, не так давно был на пьесе с участием Юрского и на концерте Елены Камбуровой. Но сейчас есть довольно хорошие записи, и я часто слушаю их в машине. Без хорошей музыки нельзя, как и без изящных искусств прошлого. Очень хочу поскорее попасть в новый московский музей Анатолия Зверева, последнего гениального художника в мире.

«Живое слово церкви необходимо»

Вы, наверное, являетесь одним из тех немногих священников, которые каждый год совершают паломнические поездки по России и видят все проблемы церковной жизни изнутри. Какие проблемы сейчас есть у церкви, которые не видно из Москвы?

Во-первых, это излишняя ритуализация богослужения. К тому же люди часто не понимают православного богослужения, из-за чего они даже уходят в другие конфессии. А иногда, хуже того, и в другие религии. Далее, люди совершенно не собраны, они совершенно не чувствуют своей общинности, своей общности. И поэтому они не могут отвечать за всё, что происходит с ними и вокруг них. Они не могут сами принести в жертву Богу и людям свои дары и таланты, проявить свою любовь к Богу и ближнему, то есть исполнять ту саму основную заповедь, о которой говорит нам Господь Иисус Христос. Конечно, ещё есть большая проблема, связанная с излишней связкой с государством и жёсткостью вертикали власти в самой церкви. Не будем сейчас говорить о соответствующей политической проблеме, а вот о церковной здесь вполне можно сказать. Так как у людей, как правило, нет доверия друг к другу, нет открытости и взаимной ответственности ни на приходе, ни в монастыре, ни в епархии, ни между священниками, ни между прихожанами, то нет у них и общности. А нет общности, значит, нет и любви, нет и духа свободы, а коли так, то люди впадают в большой грех уныния. Отсюда и пьянство, и преступность, и много чего ещё. Отсюда же у многих возникает желание вообще уехать или даже не жить, а также агрессия по отношению к другим.

Какие регионы вы ещё хотели бы посетить?

Я с 1968 года каждый год езжу в такие поездки и уже объездил всю страну. До сих пор я не был только на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири, и вот Господь не так давно дал мне побывать и в этих регионах – в Красноярске, Иркутске, Хабаровске и Владивостоке. Эти поездки дают мне удивительное ощущение реальной жизни со всеми её плюсами и минусами, со всем тем, что мы имеем. А какие люди везде встречаются – это просто потрясающе! Одни люди пишут стихи, кто-то проводит интереснейшим образом катехизацию, а некоторые активно сопротивляются злу и являются теми, кого мы сейчас называем «людьми свободного действия», волонтёрами. Некоторые напрягаются для того, чтобы сохранить культуру, хотя бы то, что от неё осталось. Другие действительно думают о том, как им воспитать своих детей в чести и достоинстве, чтобы они не потеряли последних ценностей и качеств, которыми живёт, должна была бы жить, наша страна. Именно всем таким людям сейчас более всего не хватает живого слова церкви. Когда почти нигде не осуществляется христианская жизнь или осуществляется слишком слабо, противоречиво, то от этого страдают все и всё: и в центре, и в регионах, и на селе, и в городе, люди всех социальных страт. Здесь и могло бы помочь живое и свободное слово церкви. Но церковь до сих пор в основном молчит или от её имени говорят другие силы.

Несмотря на ваш возраст и загруженность на работе ректора Свято-Филаретовского института, вы до сих пор сами ведёте группы оглашения и находите время каждую неделю встречаться с оглашаемыми и беседовать на темы Евангелия и христианской жизни. Также вы принимаете у нововоцерковленных христиан исповеди за всю жизнь. Вы ощущаете, как люди, которые обретают веру в Бога, меняются? Насколько быстрый это процесс?

Безусловно, меняются, причём очень быстро. Вот почему мы так уверены в нашем пути, в истинности христианской православной парадигмы. Мы видим на примере каждого человека, что как только он всерьез обращается к Богу, как только он находит себя в Боге, во Христе, так он сразу же находит себя и в семье, и на работе, и в обществе, и в культуре. У него сразу раскрываются те забытые или задавленные способности, связанные с жизнью по совести, качественной жизнью, без которых просто нет полноценной человеческой жизни. Мы видим эти изменения и свидетельствуем о них. Конечно, они внешне проявляются по-разному, ведь есть люди более способные, более талантливые, а есть люди уже более разрушенные. Но я всегда вижу, как быстро люди меняются и в результате живут уже совершенно другими ценностями, по-другому смотрят на мир. Они уже не боятся, не живут под колпаком страха, они уже способны к общению, они способны к служению. Они становятся способны к таким замечательным вещам, как полное бескорыстие, они уже органически не могут обманывать, красть, завидовать, прелюбодействовать и так далее. Я не могу сказать, что это происходит в ста процентах случаев, ибо всегда есть исключения из правила. Но правило, безусловно, такое.

Некоторые люди сейчас уходят из православия в протестантизм, утверждая, что все православные страны живут бедно, а все богатые страны – это протестантские страны. Но можно ли мерить в ценностях мира сего «эффективность» церкви?

Действительно, у протестантов есть такое представление о мире – вполне ветхозаветное, т.е. не новозаветное, не христианское представление, что, если Бог любит человека, то Он даёт ему земное счастье: много детей, успех на работе, богатство, все удовольствия, всё внешнее. Мы, конечно, с этим вполне согласиться не можем. Просто перед нами есть образ Христа, и этого достаточно. Мы не можем сказать, что христианину надо стремиться к этим внешним выгодам и наслаждениям и что они на него изольются просто как из рога изобилия, как только он уверует и войдёт в церковную общину. Нет, конечно. Из рога изобилия может излиться благодать, дар любви. Но в то же время мы прекрасно знаем, что мир сей лежит во зле, и этому миру, лежащему во зле, труднее всего принять дары любви и свободы. Многие люди воспринимают это с наибольшим трудом.

Христианину часто приходится больше отдавать, чем принимать. Часто приходится больше жертвовать собой, и своим, и своими, конечно, в правильном смысле слова – евангельском. Ведь не случайно в Евангелии говорится Христом: «Кто хочет за Мной идти, отвергнись себя, возьми свой крест и следуй за Мной». Это самое трудное, может быть, в Евангелии. Может быть, труднее, чем подставить другую щеку ударившему тебя по одной. Поэтому, когда люди идут в протестантизм, просто чтобы их мирская, семейная, профессиональная и так далее жизнь удалась лучше, мне кажется это очень большим упрощением тайны жизни вообще и христианской жизни в особенности.

Мы больше поддерживаем апостола Павла, который говорит, что он может жить и в бедности, и в богатстве. Да, надо научиться и тому, и другому. Будет у тебя богатство, так не разбрасывай его кое-как, безответственно, а наоборот, умножай его и береги его как дар Божий. Ну а не будет богатства, завтра у тебя всё возьмут, – тоже об этом не жалей. Учись жить в бедности и даже в нищете. Опять же, взявшись за плуг, не оборачивайся назад. Иначе ты всё равно попадёшь в кабалу, в зависимость и потеряешь тот дар свободы, о котором сказано: «Где Дух Господень, там свобода».

Выбор редакции

Среди настоятелей столичных храмов Протоиерей отец Георгий Бреев выделяется особой, только ему свойственной манерой общения. Постоянный духовник московского духовенства, за свою долгую жизнь во Христе он выслушал не одну тысячу исповедей и обрел ту истинную мудрость, которой обладали любимые народом старцы, что так не хватает церковной традиции наших дней. Неудивительно, что именно к отцу Георгию стремятся попасть люди, нуждающиеся в утешении и помощи.

Приняв в конце девяностых годов прошлого века пост настоятеля возрожденного храма в Крылатском, отец не оставил и служения в Царицынском храме иконы Божьей матери «Живоносный Источник», и вплоть до 2009 года протоиерею приходилось совмещать обязанности сразу на двух этих постах. И такое подвижничество вызывает живой отклик в сердцах прихожан одного из старейших священнослужителей Москвы.

Заметна работа отца и в популяризации православных традиций среди детей и молодежи. Сегодня при храме в Крылатском, который при новом настоятеле буквально пережил второе рождение, действует воскресная школа, ведется активная работа в сфере благотворительности, проходят праздники и мероприятия, призванные ознакомить молодое поколение с традициями славянской культуры и письменности.

Чем знаменит настоятель отец Георгий Бреев?

Первое, о чем обычно спрашивают прихожан, которым посчастливилось быть причисленным к пастве отца: как к нему попасть? Действительно, слава о священнослужителе, умеющем найти свой, особый подход к каждому из приходящих к нему страждущих людей, распространилась довольно быстро. А в храм в Крылатском на протяжении почти двух десятков лет не перестает тянуться поток паломников, стремящихся получить благословение и одобрение протоиерея Георгия Бреева.

Те, кому посчастливилось разделить с отцом тяготы службы, особенно в периоды, когда речь шла фактически о восстановлении храмов из руин, отзываются о нем, как об очень терпеливом и знающем человеке. А мудрость, накопленная протоиереем за долгие годы службы, является лучшим магнитом для обездоленных и нуждающихся в помощи. Среди его прихожан немало известных людей. Но Отец Георгий Протоиерей не делает различий между людьми - все они для него лишь чада божьи.

Отзывчивость и терпение проявляет настоятель Храма в Крылатском и в отношении тех, кто желает попасть к нему на исповедь. После всенощной, по субботам, протоиерей лично исповедует всех желающих, являя собой образец христианской стойкости и смирения. Немолодой возраст не препятствует отцу в его служении. Напротив, лишь помогает сделать его более осмысленным и по-настоящему высокодуховным.

Где принимает Бреев Георгий?

Для своих прихожан отец всегда открыт и доступен для общения. В его ежедневном расписании и сегодня остается проведение обрядов причастия и исповеди. А проповеди в исполнении преподобного настоятеля приезжают послушать не только из столицы, но и из других регионов России. Побывать здесь на службе может абсолютно любой воцерковленный человек. Достаточно приехать в ландшафтный парк «Крылатские холмы», где и располагается храмовый комплекс, в дни богослужений.

Если же прихожане желают получить требы, будь то венчание, крестины или проведение других служб, заказать их также можно в храме, согласно установленному порядку. А получить причастие или попасть на исповедь к отцу можно в общем порядке, во время или по завершению служб в храме.

Узнать больше о проведении и датах богослужений прихожане и те, кто хочет услышать проповеди Георгия Бреева в храме в Крылатском, могут на официальном сайте прихода в сети Интернет. Здесь же регулярно размещается информация о мероприятиях и другой деятельности, которая ведется при храме.

Храм Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском - навстречу отцу

Он принял свой священнический сан более 45 лет назад и за это время успел доказать свою преданность делу, буквально из руин добившись восстановления двух приходов, ныне процветающих и весьма привлекательных для прихожан. Но особенно ценятся паствой отца Георгия его проповеди, достигающие глубин души и заставляющие человека стремиться к духовному росту и совершенствованию.

Именно как духовник, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском проводит значительную работу не только с представителями московского патриархата, но и с собственными прихожанами. К нему стремятся попасть на исповедь те, кто носит на душе тяжесть содеянного греха. И для каждого у отца находится нужное слово, способное ободрить и поддержать или, напротив, побудить к действию тех, кто впал в грех уныния.

Паломническая служба «Товия» устраивает поездки по православным храмам и святым местам в России и за рубежом. Если вы хотите попасть к протоиерею Георгию Брееву или услышать его проповеди в храме в Крылатском, свяжитесь с нами, и мы обеспечим такую возможность для всех желающих. Комфортабельный транспорт и сопровождение, позволяющее в полной мере оценить красоту и величие восстановленного прихода, помогут вам сосредоточиться на духовных аспектах своего паломничества, отринув мирские заботы на время посещения храма.

В книгу вошли беседы-интервью настоятеля двух Богородичных храмов Москвы протоиерея Георгия Бреева, опубликованные на страницах «Семейной православной газеты». Священник рассказывает о христианских праздниках, трудностях и радостях человеческого бытия, способах решения «неразрешимых» проблем, вспоминает свою жизнь. Поэтому, надеемся, книга будет интересна людям всех возрастов.

Духовный отец

Шли суровые для Православия 60-е годы. Закрывались открытые в войну храмы. В светских кругах наступила «оттепель». А для Церкви зима стала еще холоднее.

Как-то схиигумен Савва из Псково-Печерского монастыря приехал в Москву и решил побывать в ТроицеСергиевой Лавре. Его сопровождал выпускник Духовной семинарии Юрий Бреев. Отец Савва предложил:

– Давай в Хотьково заедем! Хочу поклониться родителям преподобного Сергия Радонежского. Вышли из электрички – и сразу оказались перед прилично одетым человеком с портфелем. Похоже, местным начальником. Тот закричал:

– Что такое?! Что это вы тут религиозную пропаганду разводите?!

А вся религиозная пропаганда сводилась к тому, что отец Савва был в монашеском одеянии.

– Какое право имеете?! – гремел незнакомец.

– А вы какое право имеете на нас кричать?! – «завелся». Юра.

– Тихо, тихо, – начал говорить ему отец Савва.

– Что ты? И стал просить незнакомца:

– Вы не обращайте на него внимания. Он молодой, неразумный. Мы сейчас уедем.

Как-то уговорил, утихомирил кричавшего. Тут подошла электричка. Отец Савва с Юрой вошли в нее, так и не побывав у родителей преподобного…

Воспоминания об этом случае навсегда сохранил наш батюшка – протоиерей Георгий Бреев

– Когда вы познакомились с отцом Саввой? – спрашиваю его.

– Это было примерно в 1962 году, когда я учился классе во втором семинарии. Рядом с нашим домом жила одна верующая семья.

– Уж не вашей ли будущей матушки Натальи?

– Да-да. Вместе с ее братом мы учились в светской школе. Иногда я заходил к ним. Когда они узнали, что я крестился, то сказали мне, что у них бывает отец Савва. Приезжая из Печор, он всегда останавливался у духовных чад.

И вот на квартире у них я присутствовал на встрече с батюшкой. Там и задал ему вопрос, могу ли окормляться у него духовно. Он ответил, что принимает меня в духовные чада.

– Какое впечатление отец Савва тогда на вас произвел?

– Он был уже довольно известным духовником. Вначале служил в Троице-Сергиевой Лавре, считался благочестиво настроенным монахом. Потом, когда из Москвы его перевели в Псково-Печерский монастырь, в народе о нем сложилось мнение как о подвижнике, человеке, имеющем дар прозорливости, благодатном священнике. Я это слышал не только от соседей, но и от других лиц. Поэтому и попросился к нему в духовные чада.

С того времени, как у нас начались духовные отношения, я только половину каникул проводил в Троице-Сергиевой Лавре. Там все студенты семинарии и академии пели в храмах, несли другие послушания. А на вторую половину летних и зимних каникул уезжал в Псково-Печерский монастырь и по возможности общался с отцом Саввой.

Позже, до принятия сана, я не один год по приглашению батюшки сопровождал его в поездках, которые он по рекомендации врачей совершал на юг. Происходило это примерно в сентябре-октябре.

Печоры называются так потому, что этот монастырь был основан в пещерах. Климат там влажный. Церкви – прохладные и сырые. Те монахи, у которых слабые легкие, обычно заболевали. У отца Саввы была эмфизема легких, и он регулярно ездил в теплые края – на Новый Афон, в окрестности Сухуми. Там, на побережье Черного моря, прогревал легкие – и это ему давало облегчение на целый год.

Мне доводилось много времени проводить в плотном общении с отцом Саввой. Вместе путешествовали, вместе молились, трапезничали, отдыхали. Я его всюду сопровождал. Это было необходимо: время неспокойное, он всегда в монашеской одежде. Со стороны буйных, ретивых ревнителей атеизма это порой вызывало грубые выпады. Их можно было ожидать в поезде, в метро, на улице. Я чувствовал, что нужен батюшке в эти минуты, ему со мной спокойнее.

– На юге вы тоже жили у духовных чад отца Саввы?

– Да. Например, у одной женщины на Новом Афоне был домик с садом. Буквально в 50 метрах от моря.

– Тогда Ново-Афонский монастырь, кажется, закрывали?

– Да, и на Новом Афоне мы молились келейно. А в Сухуми был открыт собор. Там мы посещали Богослужения.

– Вспомните, пожалуйста, какой-нибудь яркий эпизод, чтобы мы представили отца Савву.

– Духовная жизнь – всегда внутренняя, подспудная. Духовные лица – не жонглеры и внешнего эффекта достигнуть не хотят. Но если ты внимателен к словам, действиям духовного лица, то можешь услышать поразительные мысли, характеристики. И даже вещи не сиюминутные, а такие, которые произошли уже давно или произойдут через много лет. Мне часто приходилось быть свидетелем того, что события, о которых говорил отец Савва, действительно сбывались. Это мои самые яркие впечатления.

Иногда я приезжал к нему в Печоры с друзьями, которые только начинали приобщаться к духовной жизни. В основном это были люди интеллигентные. Отец Савва их еще не знал. И, помню, об одном художнике, только увидев его, он сказал мне: «Это человек положительный, надежный». И советовал общаться с ним. Потом я вспоминал, как верны слова батюшки, хотя тогда можно было подумать совсем другое.

Часто я задавал ему вопросы, касающиеся моей внутренней жизни, сложных ситуаций. И получал ясные ответы, которые, как выяснялось позже, касались даже не этих конкретных случаев, а всей моей судьбы. Жизнь моя была непростая. Эти ответы меня потрясали, потому что какие-то подробности никто не мог знать, кроме меня и Бога.

Действительно, у отца Саввы был необычайный дар, который он скрывал. Когда к нему относились с недоверием или скептицизмом, он внутренне закрывался и ничего не говорил. А когда видел, что человек не праздно спрашивает, а ставит вопросы, ему необходимые, то отец Савва все твое нутро мог тебе раскрыть. Это свидетельствовало о благодатном, старческом устроении его души.

Хотя, конечно, я был еще слишком молод. Наверное, все дети в отношении к своим родителям бывают слишком требовательны, спесивы. Думают: «Я-то тоже кое-что значу в жизни!» И у меня тогда такие мысли, настроения проскальзывали. Я много и много себе вредил тем, что заставлял духовного отца где-то закрываться от меня.

– Вынуждали?

– Именно вынуждал – каким-то безблагоговейным отношением. Ну, и он оставлял меня тогда: варись в собственном соку! Но не говорил об этом. Уже потом я все понял.

А почему так было? Да потому, что я вроде бы предавал себя в руки духовного руководителя, а на деле ему же противился. Сам напрашивался на какие-то послушания, обеты – и сам же от них отступал. Это путь блудных сынов, наверное, он для всех характерен (улыбается) .

– Вы очень осиротели, когда в 1980 году схиигумен Савва ушел из этой жизни?

– Не совсем так. За плечами моего пастырского служения уже было более 10 лет. Я сам, как это бывает, оброс печалями и заботами своих духовных чад. Одиночества не чувствовал. Но у меня не стало такого человека, который бы ясно, как день, освещал мои действия, путь жизни. И часто себя укорял: «Сам виноват, что не остался принципиально послушным до конца своему духовнику!»

Отец Савва давал мне свои труды, которые теперь стали публиковаться. Меня удивляло то, что он над ними работал. Тогда господствовал атеизм, не было никакой надежды на издание духовной литературы. А отец Савва предвидел возрождение Церкви, был подвигнут Господом на то, чтобы готовить эти вещи. Простой народ ими сейчас зачитывается. Приходят люди и говорят: «Как хорошо батюшка пишет! Просто, ясно».

Его считали как бы пастырем-народником. У него душа была открыта к простому народу. Я по складу ума хотел немножко высоко летать: дайте мне Григория Паламу, всю высоту нашего богословия! Всем академистам свойственно несколько свысока смотреть на монахов: ну, что они такое могут из себя представлять?! И у меня иногда подобные настроения проскальзывали.

Конечно, я батюшку слушался, понимал: он мой духовный отец. Правда стоит за ним, потому что народ его всем сердцем принимает. Вот начну я сейчас говорить богословскую проповедь. А люди-то не готовы ее воспринимать. Он же два – три простых слова скажет – и к нему спешат с открытой душой, принимают его наставления, советы, молитвенные обращения.

Бог его призвал в непростое время. Церквей было мало. К нему в Печоры люди ехали со всей России. Наверное, ни одного крупного города не найдешь – от Украины до Сибири, – чтобы у него там не было духовных чад. Иногда из какого-нибудь города приезжал целый вагон духовных чад отца Саввы. И все удивлялись: как он мог окормлять такую огромнейшую паству?

У него в келии я часто видел большую, на полметра высотой стопу писем от тех, кто сам приехать не мог. И ни одно не оставалось без ответа. Когда батюшка на них отвечал?

– Теперь вам это уже понятнее?

– Теперь-то да. Но я рассказываю о своих тогдашних впечатлениях. Не просто годы, а десятилетия проходили в тесном общении с отцом Саввой. Я имел возможность и в келии его бывать, и лично с ним беседовать. Это богатство сохранилось в моем сердце, в памяти. Когда сейчас вижу на полках церковных лавок книги отца Саввы с его портретом на обложке, то сразу иду и целую: «Батюшка, помолись за меня, грешного!»

2000 год

Однажды отец Савва благословил отца Георгия отчитывать душевнобольных. Ни много, ни мало.

– Не бойся, – сказал ему. И отец Георгий начал этим заниматься. Но скоро перестал:

– Там нужен очень строгий пост. Для приходского священника он невозможен: ноги не потянешь.

17 декабря исполняется 45 лет священнического служения духовника города Москвы, настоятеля храма Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском . Недавно отец Георгий перенес тяжелую операцию на сердце, сейчас проходит реабилитацию, поэтому не смог дать интервью. Об отце Георгии Брееве Правмиру рассказал один из его духовных сыновей, прослуживший с ним 20 лет, протоиерей Алексий Потокин.

- Отец Алексий, как вы познакомились с отцом Георгием?

В начале восьмидесятых, а может, даже чуть раньше, я пришел к вере. Как ни странно, подтолкнули меня к этому антирелигиозные книги Гольбаха, Таксиля, Емельяна Ярославского. Я прочитал их и понял, что авторы врут, стал искать, где не врут. Мне было чуть больше двадцати, я вырос в атеистической семье, где никогда не говорили о вере, ничего о ней не знали.

Некоторые мои знакомые в то время активно воцерковлялись, но, видя их фанатизм, жестокость к собственным детям, я твердо решил, что уж в православный храм точно не пойду. Мимолетные встречи со священниками только укрепили меня в этом решении.

Заходил в католические и протестантские храмы, все показалось очень благостным, но душу не трогало. И вот года два я буквально изнывал - уже понимал, что Бог есть, искал встречи со Христом, а в храм не ходил. Похожие душевные метания были у одного моего товарища - он, правда, уже ходил в разные храмы, даже беседовал иногда со священниками, но формально - не решался им довериться.

Человек, который знает Бога

Однажды он пришел ко мне и говорит: «Знаешь, я слышал, что есть очень хороший священник». И мы, ничего не предполагая, пошли в храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. Там я впервые увидел отца Георгия и как только увидел, почувствовал, что этот священник не будет меня ни мучить, ни подавлять. А самое главное - я понял, что это человек, который знает Бога. Даже не хочу анализировать, как, по каким признакам, но почувствовал.

После этого стал иногда бывать на службах, просто приходить в храм, он мне давал книги - жития святых, . Тогда религиозную литературу купить было негде. Через какое-то время я сказал отцу Георгию, что хочу креститься. Он посоветовал не спешить, подумать, побольше походить на службы, внимательней слушать проповеди.

Примерно через полгода я вновь сказал ему, что хочу креститься. Отец Георгий спросил, почему, я объяснил, и он сказал: «Ну, тогда обязательно надо». Крестился и так немедленно проникся верой, что стал сразу выполнять все правила без малейших поблажек - считал, что иначе будет нечестно. Переусердствовал, как часто бывает с , и почувствовал, что меня это придавливает и вот-вот раздавит. Несколько месяцев вообще не ходил в храм, но душа тосковала, и я вновь пришел и честно рассказал отцу Георгию, как ревностен был поначалу и как быстро выдохся. «Ты что? Никогда не торопись, потихоньку надо. Это же великое», - объяснил он мне мою ошибку.

С той поры я уже старался не допускать самодеятельности в духовной жизни. Через три или четыре года - сейчас уж точно не помню - я ходил каждую субботу на всенощную и каждое воскресенье на литургию не потому, что положено, а потому, что это стало внутренней потребностью. Мне не приходилось себя принуждать, я с нетерпением ждал субботы.

Не значит, что в жизни все пошло гладко - так не бывает. У меня были всевозможные преткновения, многие из которых казались тупиками, и каждый раз отец Георгий помогал мне понять причины, правильно отнестись к ситуации. Он никогда не указывал, как поступить, но делился собственным жизненным опытом и, опираясь на него, говорил, как бы он мог поступить в аналогичной ситуации.

Потом уже я узнал, что там, где нет свободы, нет и любви, что невольник - не богомольник, что добро, сделанное насильно, есть зло. Такие вещи проще понять через человеческие отношения. Вот я это понял, общаясь с отцом Георгием. Он никогда не посягает на свободу другого человека. У него я потихонечку учился исповеди.

- Наверное, вы не сразу решили стать священником?

Сначала я об этом и не думал - работал в институте, писал диссертацию. В 1990 году отца Георгия назначили настоятелем храма иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыно. Когда его только рукополагали в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, он спросил, сколько ему придется там служить. сказал, что если 20 лет прослужит, уже и не переведут.

Но жизнь изменилась, стали восстанавливаться храмы, и через 23 года отца Георгия перевели в храм, разрушенный до основанья. Ну и мы, его чада, пришли за ним, расчищали храм, совершали в нем молебны. А отслужив там первую литургию (примерно через месяц), отец Георгий предложил мне стать диаконом. «Посоветуйся с домашними», - сказал он. Опять же речи не было ни о каком принуждении.

Жена и дети не возражали, я только спросил его, можно ли мне будет пять дней работать, а по субботам-воскресеньям служить. Отец Георгий ответил, что можно, и через два месяца, в декабре 1990 года, меня рукоположили в диаконы. В семинарии я не учился (позже окончил ее заочно), службу не знал… Два месяца до рукоположения я алтарничал, но одно дело слушать, а другое - служить самому. Очень тяжело мне было, путался.

Прослужил я три месяца, и отец Георгий сказал, что ему нужен второй священник. А мне казалось, что диакон больше помогает. «Вы не хотите, чтобы я был диаконом?», - спросил я. «Нет, почему, если не хочешь быть священником, не надо», - ответил он. Я не то что не хотел, мне просто в голову не приходило - это же не просто служить надо, но и таинства совершать, требы.

Я уж не говорю об исповеди, но даже причастить болящего на дому - целое искусство, которому я учился у отца Георгия. Несколько раз ходил вместе с ним, он мне показывал, куда что ставится, как моется. Те, кто вырос в семье священника, с детства это видели, и даже, наверное, не замечали, как это трудно - автоматически всему учились.

А мне было очень трудно. Боялся в чем-либо ошибиться, но не ошибаться не мог. В мае 1991 года меня рукоположили в священники, на следующий день я на работе написал заявление об увольнении. Целиком погрузился в служение. Года три мне потребовалось, чтобы все более-менее освоить и хотя бы не портить ни службу, ни таинства.

Вы помните, как именно в те годы все стремительно менялось в стране, а спросите меня - я вам не расскажу. У меня эти годы выпали, я тогда не читал газет, не следил за новостями, ничего не слышал и не видел вокруг себя. Жил службой, учился на ходу. Конечно, без поддержки отца Георгия так быстро ее не освоил бы.

Разбудить душу человека

А если бы вы отказались стать диаконом, сказали отцу Георгию, что веруете в Бога, но хотите заниматься наукой, да и жена не готова быть матушкой, это что-то изменило бы в ваших отношениях. Допускаете ли вы, что он стал бы на вас давить?

Исключено. За почти тридцать лет знакомства отец Георгий никогда не ставил меня перед фактом, он всегда давал мне свободу выбора. Насколько я понимаю, не только мне, но любому человеку, обращавшемуся к нему за советом. Этот его принцип помог мне в первые годы священнического служения. Молодой (не по возрасту, а по сроку служения) священник всегда рискует наломать дров - духовного опыта нет, жизненного тоже не всегда достаточно, а люди не только грехи исповедуют, но и совета спрашивают, а ситуации у многих очень сложные, проблемы большие.

Я всегда, если у меня было малейшее сомнение, что я могу что-то путное посоветовать человеку в его ситуации, подходил с ним к отцу Георгию - так мы договорились сразу после моего рукоположения, и это продолжалось не один год.

Кроме того, по примеру отца Георгия я вообще не злоупотреблял советами. Некоторые священники, знаю, считают, что каждому исповеданному греху надо прямо на исповеди дать оценку и тут же что-то посоветовать кающемуся.

Это распространенная практика, но я не уверен, что правильная. Мне кажется, чаще гораздо важнее просто выслушать человека. Цель священника - разбудить душу человека, чтобы она научилась видеть, знать, понимать.

Если совесть пробуждается, лучше нее никто не подскажет человеку, в чем греховность его поступка, как не повторить этот грех. Можно что-то посоветовать, когда спрашивают, но не надо вставать в позу учителя и навязывать свои советы.

- Этому тоже вас научил отец Георгий?

Безусловно. Он с самого начала мне объяснял: «Ты сначала расскажи человеку о Боге, о вере, помоги ему полюбить Церковь. Потом уже можно будет ему на что-то указывать, что-то разрешать или не разрешать. Пока же человек не обрел это сокровище, мы ему своими поучениями можем только усложнить жизнь».

Помогает только любовь и доверие

Первые лет пять, когда храм восстанавливался, мы, священники, практически жили там. Была у нас одна комната на всех, где мы отдыхали и обычно ночевать оставались - редко домой уходили. В минуты отдыха, чаще по вечерам, подолгу беседовали. Никогда отец Георгий не говорил о политике, еще о чем-то сиюминутном. Говорил он о Церкви, потому что в ней смысл его жизни.

К нему постоянно приходили люди с разными проблемами, хворями, отец Георгий всегда был для всех доступен, внимательно выслушивал, проживал с каждым его ситуацию. И потом нам объяснял, в каких ситуациях он говорил с человеком строже, а в каких, наоборот, мягче, и почему. Пересказать все это невозможно, но суть в том, что иногда человек действительно немощен и нуждается только в милости, снисхождении, а иногда он сам себя распускает, и тогда его надо встряхнуть, мобилизовать. Почувствовать, что полезней для конкретного человека, помогает только любовь и доверие к нему.

Эти годы тесного общения стали для меня настоящей пастырской школой. С тех пор я очень редко сталкивался с незнакомыми случаями - страсти у нас у всех похожие. И тогда же я понял, что основа нашей жизни - покаяние. Если человек настроен покаянно, сокрушенно и смиренно, ему ничего не страшно, даже ошибки. Ведь не злодеи приходят в храм. Да, мы горды, упорны, самолюбивы и самонадеянны, но в храм идем именно для того, чтобы преодолеть это, отказаться от своих грехов. И когда человек так настроен, его ошибки не приводят к катастрофам, не дают страстям вырасти в пороки.

Жить по средствам

Еще только начиная воцерковляться, я купил самиздатовскую книгу (достать духовную литературу тогда было непросто). Спросил отца Георгия, как надо читать эту книгу, а он сказал: «Отложи лет на десять, потом прочитаешь». Я так и поступил. Через десять лет уже понял, какие страницы там написаны для монахов, а какие - для мирян. А без опыта церковной жизни это понять невозможно.

Жизнь вне Церкви не учит ни ответственности, ни рассудительности. Только регулярно исповедуясь с сердцем сокрушенным и смиренным, мы потихонечку учимся быть ответственными за свои слова и даже за каждое движение. Тогда уже можно вкушать твердую пищу - аскетическую литературу. Понять, твердая пища человеку нужна или молоко, помогает только духовное зрение. У отца Георгия это зрение есть.

При этом у него нет презрения к «молоку». Действительно глубоко понимающий, принявший сердцем святоотеческую литературу, отец Георгий любит и хорошую художественную литературу, классическую музыку, романсы. А ведь иногда от людей с куда меньшим духовным опытом приходится слышать, что светская культура нужна только немощным, а человеку по-настоящему духовному она неинтересна.

Человек состоит из духа, души и тела. Дух, безусловно, первичен, но и тело, и душу тоже надо питать качественной пищей. Лучшие произведения светской культуры развивают наши чувства, ум. А мудрость, которая приходит с духовным опытом, помогает выбрать правильные пропорции между душевным и духовным. Отношение же к душевному и телесному исключительно как к помехе в духовной жизни характерно скорее для восточных религий.

Очень легко в уме решить, что православно, а что нет. Гораздо труднее честно посмотреть, чем живешь ты сам. А если посмотришь, окажется, что даже во время чтения молитвенного правила процентов 90 времени не с Богом беседуешь, а думаешь о земных делах, о том, как «правильно», то есть с выгодой для себя, выстроить отношения с людьми. И при этом берешься судить других с высоты своей «духовности».

Человек должен жить по средствам. Это касается не только материальной жизни, но и духовной. Но если сколько денег у нас в кошельке, на карточке или в заначке, когда получать зарплату или пенсию, мы всегда знаем, то свой духовный уровень часто преувеличиваем, в результате чего начинаем сами жить не по средствам и от других того же требовать. Вот отец Георгий всегда жил по средствам и другим помогал найти свою меру.

Доступный для всех

Наверное, и поэтому ему доверяли творческие люди. Среди его духовных чад были Мстислав Ростропович и Галина Вишневская, переводчик Николай Любимов, многие другие. При этом он доступен всегда и для всех - любой человек может в субботу на всенощной подойти к нему на исповедь. А я знаю случаи, когда настоятели только «избранных» исповедуют, и то чуть ли не по записи.

Вы удивляетесь тому, что естественно. И я, увы, вас понимаю. Мы отвыкли от нормы, нормальное отношение к людям стало нудиться. А грех прост. Поэтому у людей, которые не понимают своей души, не следят за собой, проявляются такие страсти. Не потому, что люди плохие - люди нормальные, просто в суете дел, часто нужных и важных, им не до познания себя.

Назначают такого человека руководителем - иногда заслуженно, - и сразу он обрастает охраной, становится недоступен. Так, к сожалению, бывает не только в светской жизни, но и в Церкви. Но вы правильно заметили, что этого абсолютно нет у отца Георгия. Потому что для него вера и жизнь неразрывны.

В те годы, когда мы жили в храме и подолгу беседовали, он рассказал мне о своей жизни. Он родился в 1937 году в обычной рабочей советской семье. Сейчас даже трудно представить, какое это страшное время было. Я сейчас даже не о репрессиях говорю, а о крайней нужде: война, голод, потом послевоенная разруха и тоже голод - дети годами не могли насытиться.

Жизнь, которая собирает всех

Во многих жизнеописаниях подвижников читаешь: благочестивая семья, отец и дед священники и т. д. А отец Георгий рос в семье, далекой от веры, от Церкви, и его пример меня даже больше убеждает. Бог действительно ему в сердце постучался, и он услышал этот стук, пошел в семинарию в тяжелые для Церкви времена - хрущевских гонений. Ему пытались помешать, строили козни, вызывали, даже ссылкой грозили. Он ответил: «Ну, хоть год, может быть, удастся послужить, а потом ссылайте».

И еще он рассказывал, что когда после семинарии поступил в академию, увидел, что предметы те же самые, только более углубленно их изучают. Поскольку в семинарии он учился хорошо, теорию знал, и решил, что теперь надо постараться не только информацию усваивать, но научиться жить по этим правильным словам.

Уже в своей священнической практике я убедился, что когда человек прилагает усилия не из гордости, не из принципа, не из желания самоутвердиться, а потому, что ему нравится вера, Бог такому человеку очень многое дает. Отец Георгий полюбил веру, захотел раскрыть в себе всю ее глубину и широту, и, мне кажется, к моменту окончания академии он обрел ту мудрость, которую многие обретают только к концу своего служения.

И как только он пришел в храм Рождества Иоанна Предтечи, народ это почувствовал и потянулся к нему, хотя был он еще молодым человеком. Кто хотел научиться покаянию, шел к отцу Георгию, который и после службы оставался и подолгу беседовал с каждым приходящим наедине. Беседовал в каморках - в советское время эти беседы грозили неприятностями. Я еще застал то время. Сразу почувствовал, что это человек, посвятивший себя Богу и людям.

Приходили к нему как интеллектуалы, так и совсем простые люди. Именно тогда я понял, почему Церковь кафолическая, всемирная. С тех пор я веру воспринимаю не как интеллектуальную забаву или идеологическую игру, а как естественную жизнь, которая собирает всех.

Беседовал Леонид Виноградов

‹ Священник Георгий Мицов

Если человек до Бога не доберется, то он так и останется подонком.

Впереди великий Праздник праздников - Пасха, поэтому я выбрала текст о смерти и воскресении, связанный с настоятелем деревенского храма Воскресения Христова (Воскресение Словущего) отцом Георгием Мицовым.

Мы все несём глубоко в себе страхи, тотально заполняющие наш внутренний мир, при этом часто они не фиксируются нами конкретно, хотя и становятся важной составляющей жизни. Кто-то боится безденежья, кто-то смерти своих близких, кто-то не выйти замуж, не успеть вырастить детей, разное... Но только православные люди осознают эти страхи и пытаются их победить, иногда они являются частью духовной брани.

Но наш главный общечеловеческий страх - страх "наглой" смерти, некрасивого и тяжелого умирания трудно победим и среди православных. Один из основных парадоксов нашего православного бытия, а парадокс, как мы знаем, и являет истину, состояние внутренней раздвоенности: боязни конца и радостного ожидания Второго пришествия нашего Господа Иисуса Христа. Нам жалко конца прекрасного мира - с одной стороны, и мы боимся Страшного Суда - с другой. Это очень по-человечески, какими бы мы верующими ни были, потому что проверить нашу твердую веру можно будет только на смертном одре или при пришествии Господа, если таковое случится при нашей жизни. А так пока трепещем. Понимаем, что грешны, что не раскаялись, что немощны и слабы, но трепещем не только в боязни Страшного суда, а жалко мир, который разрушится: земли и неба, морей и речек, холмов и лесов, полей.

В православной жизни много парадоксов, но отношение к смерти у нас другое, чем у неверующих. Кто-то живет так, будто не будет смертного часа - мы же спасены Господом для вечной жизни. Кто-то с плачем молится о том, чтобы Господь дал кончину мирную и непостыдную, и доброго ответа на Страшном Суде. Это, наверное, и есть из одна из главных целей православной жизни, если не главная. Неверующий человек о смерти, как правило, не думает, или отгоняет эти мысли куда подальше. Ни один из нас не может сказать наверняка, что его ждет за гробом, будет вечная жизнь, знаем, но где? В обителях нашего Отца Небесного, или там, где скрежет зубовный? Поэтому нужно большое личное мужество, чтобы жить по закону, чтобы верить и не страховаться. Как писал преподобный Петр Дамаскин, а преподобный Амвросий любил эту истину повторять: мы живем между страхом и надеждой - между страхом Страшного суда и надеждой на милость Божию и Его любовь.

Церковь погоста Теребени Опочецкого района выстроена в 1757 году, храм типа "восьмерик на четверике", безстолпный, на каменном фундаменте, рублен "в лапу", деревянный с многоярусной шатровой колокольней. Центральный придел в честь Светлого Христова Воскресения освящен в 1791 году, его стены обиты парусиной в 19 веке, но колорит интерьера был "селадоновый" серо-зеленый, с яркими пятнами золота иконостаса, который сейчас покрашен бронзовой краской, с набитыми на парусине вазонами и колоннами, все это напоминало садовую ротонду - беседку.
Все единообразно: и стены храма, и иконостасы, и иконы - барокко. Иконостас центрального придела повторяет контурно фасад Собора Петра и Павла в Петербурге. Устроитель этого храма ностальгировал по императорскому Петербургу, а построен храм отцом фельдмаршала М.И. Кутузова - Илларионом. Два придела в храме: во имя иконы Божией Матери Знамение и великомученицы Варвары. Храм был великолепным, почти имперским, иконостасы изготавливали в столице.

Илларион Кутузов был вояка, поэтому на жертвенике и диаконике у него не архидиакон, Архангел, а солдаты свв. Иоанн Воин и Димитрий Солунский, воинов на вратах обычно не писали. Великомученица Варвара отвечала за артиллерию, поэтому она здесь, да и папа Михаила Илларионовича был фортификатором.

В 1778 году освящен Варваринский придел и Знамения, возможно, он был Петровским, так как Кутузов-отец и его сосед Бибиков были фортификаторами, и делили всю фортификацию между собой на западную и восточную, а приходились они учениками прадеда А. Пушкина Абрама Ганнибала. В подцерковье храма усыпальница родителей Героя 1812 года, умер Илларион Михайлович в 1784 году.

Настоятель дивного Воскресенского храма отец Георгий на этом приходе более 20 лет, и я помню я его с тех пор, когда он вместе с отцом Елевферием приходил в Успенский храм, что в Пскове возле первой школы, разъясняя людям библейский текст. Это было давно, в самом начале перестройки, кто помнит эту историю, тогда отец Георгий не был еще седым, как сейчас. Потом по своей инициативе мне доводилось, пусть нечасто, но встречаться с батюшкой и молиться на литургии в течение этих лет: притягивал и сам храм, и его необычный настоятель, у которого не допросишься прямого ответа на свои вопросы, но к нему я обращаюсь за советом и помощью своим болящим. За время общения сложились какие-то разговоры, которые были ответами на мои вопросы - их и представляю, может быть, и вам будет полезно.
р.Б. Наталья

Отец Георгий

1.

У меня был один прихожанин, он всё время приходил с написанными грехами, я ему сказал однажды, вот возьму твою бумажку и положу в алтарь, придешь в следующий раз, я ее вынесу тебе и мы посмотрим, что с твоими грехами. Перестал приходить с бумажкой. Что такое грех? Грех - это жить без Бога, забыть Бога. Для меня главное - необходимость Бога. Если человек до Него не доберется, то он так и останется подонком - в первоначальном значении этого слова то, что на дне остается. Самое страшное, когда есть возможность поиска, а человек успокаивается либо на родословной, либо на творчестве, либо внуков нянчит... Грех как заслонка между Богом и человеком. Это не перечисление каких-то ошибок, нет, грех это, когда от грязи не треснешь, а от чистоты не воскреснешь. Люди думают "чур за ошибку", а на самом деле за то, что ты не сделал, когда была возможность. Вот это и есть грех. Бог главнее всех и вся, как преподобный Силуан говорит: "Ты добрался до Бога, тогда без Него и не можешь, а кто не добрался, тому, хоть кол на голове теши."

2.

Мне правда казалась в деревенской жизни, поэтому я и поехал на деревенский приход. И все эти годы, более двадцати лет, для меня существует одна задача - как сделать Бога необходимостью. Желания бросить приход не возникало никогда, абсолютно никогда. А мысли, которые могут быть у любого священника в деревне: как же дети, какое образование получат, если в деревне будут жить, останутся необразованными - это меня не волновало. Я же приехал сюда за Богом, в свои Теребени. Необходимость Бога ставит тебя выше всех законов и всей житейской суеты, либо ты врешь себе и другим.

3.

Одного батюшку спросили: "Скажите, а священник должен жить так, как проповедует, как учит паству?" Он ответил: "Знаешь, чем отличается комиссар от политрука? Политрук говорит: делай, как говорю, а комиссар говорит: делай как я." Вот сейчас у нас в Церкви политруков немало.

4.

Моя мама была атеистом, и когда я ее спросил, зачем ты меня родила, если я умру, она дала мне трешку и сказала: "Иди развейся." Вот мои дети уже такого вопроса мне не задавали, и это какая-то моя победа, потому что Бог им необходим. Моя мама прожила трудную жизнь советского человека, она была медиком, и последние годы жила у меня, она забыла свой родной эстонский, всё забыла, но молилась на русском.

5.

Мне Бог необходим, но как мне тяжело расстаться с тем, что накопилось во мне до Церкви: книги, мнения, укоренившиеся привычки, поведенческие какие-то особенности. Привычка гибельная вещь, когда идешь к Богу, но если ты добрался до Бога, то тебе хорошо, ты хоть в дупле можешь жить, а если не добрался...

6.

Слышат ли ныне голос Церкви? Сейчас вообще слово не слышат любое, все мимо ушей. Слушают и не слышат. Слово сделало человека человеком, но оно теперь перестало быть живым. Слово сейчас, если сравнивать по-современному, как ценная бумага, которая требует какого-то подтверждения. Ведь целомудрие - это мысль, слово и дело, когда едины. А когда человек думает одно, делает другое, а говорит третье, то и происходит девальвация. Кризис нынешний экономический потому и произошел, благодаря тем людям, которые изображали ценные бумаги, но не могли их подтвердить. Так экономический кризис явился выразителем пустоты слова. Если экономический кризис приводит к переосмыслению политики, то кризис слова может привести к самому страшному, потому что Бог - Слово, Логос. Нынешняя ситуация в обществе привела к уничтожению уважения слова, слово становится шелухой, а из шелухи ничего не вырастет.

7.

Если разбирать слово уныние: "у" - это приставка к слову "ныть". Бить - убить, бежать - убежать. Уныние - лень, печаль, лукавство. Мой духовник говорил, единственное, что человек может сделать в своей жизни, это ее осознать. Без этого ты не понимаешь реальности, а поняв себя, ты будешь жить в реальных параметрах. Когда ты начинаешь оценивать свою жизнь, это страшно, но оценивать и осознавать - разные вещи. Осознавая себя, ты лучше понимаешь, что реально можешь сделать. Иначе человек находится в самообмане, и в конечном итоге тот, с блесной, тебя на это ловит, на твои желания, на твои похоти. Поэтому, если хочешь быть свободным, постарайся давать меньше возможностей тебя поймать. Смирись гордый человек, откажись от себя - ничего другого нельзя сделать. Родились мы в одиночку, умрем мы в одиночку, но живем мы вместе, и каждый раз показываем, кто мы есть.

8.

Литургия - общее дело, одному нельзя служить литургию: "Где двое и трое во Имя Мое, там и Я среди них" - вот на этом основании и происходит литургия. Вот затоплю печку зимой, зажгу лампадки, начинаю служить, и не знаю, придет матушка на клирос, придет ли кто-то помолиться в храм... А если ты один и не течет благодать? Что делать? И я вспомнил сиракузского Архимеда, когда римляне стали захватывать Сиракузы, он поставил женщин на балюстраду с зеркальцами, они наводили лучи, как рефлектор на мачты, и мачты горели. Враг отступил. Вот так и я понял: если есть источник, если есть резонатор у человека, то в результате в храме может появиться огненный шар, который сделает литургию не сценой, а необходимостью общего дела. Но человек сам себя за волосы вытащить не сможет, поэтому должен быть идеал гораздо выше, к которому захочется идти. Сначала это священник, это храм. Надо цепляться за хорошее, чтобы вылезти, а последовательность плохого приводит к обычной смерти.

9.

Евхаристия раньше, в апостольские времена, не подготовка к причастию, а радость по получении причастия. Благодарение. Как-то однажды один грек меня поблагодарил "евхаристо" - спасибо. И мне так стало стыдно, что мы Бога не благодарим за то, что Он показал путь, как из окопа вылезти и идти навстречу смерти. Вот за то благодарить, что Он Первый показал этот добровольный путь к смерти, а родиться в вечность можно только через смерть.
Добровольное принятие смерти точно такое же, как ребенок рождается из чрева матери, пройдя весь путь от семени до человечка, и не знает там, в животе, что будет снаружи. И если его спросить: "Хочешь или не хочешь выйти", - конечно, он ответит: "Мне и здесь хорошо". Но, если он не родится, то умрет там через месяц. Так же и человек, живя на земле, выбирает путь: либо он хочет здесь остаться в этом земном чреве, либо может шагнуть к Отцу, Который на Небесах.
Поэтому я и говорю: человек становится сам матерью для своей души. Он может родить, но родить только через доверие к Богу, как у младенца к матери. Но мы все ждем, когда Господь протянет нам руку, и чаще всего ждем, как я говорю, пенсии на Небе. Шага в неизвестность и благодарности Богу за то, что Он показал, как этот шаг сделать, и доверия к Богу, которое вырабатывается в храме - у нас нет. И только после благодарности, после Евхаристии у нас возникает доверие к Богу, мы не только визуализируем себе райские кущи или еще что-то в этом райском роде, а то, что, не зная, а любя и доверяя, делаем следующий шаг Богу навстречу. Для меня состояние необходимости Бога, это как дети в детском доме зовут своих родителей, не для выгоды и не для спокойствия, а чтобы понимать, куда дальше идти.

10.

Я сейчас часто говорю: "Господь, Он как земное притяжение, Его не видно, но Он реально существует, а вот эту реальность нужно самому достичь, чтобы Господь притягивал тебя больше, чем земля." Твердишь "Отче наш, иже еси на небеси..." - так вот, надо еще и осознать этот ход наверх. Кричим в Пасху: "Христос Воскрес!" А у нас есть желание на сороковой день вознестись?